Введение

ИСТОРИКО-СЛОВООБРАЗОВАТЕЛЬНЫЙ СЛОВАРЬ

РУССКОГО ЯЗЫКА

«РУССКИЙ ДРЕВОСЛОВ»

Под редакцией доктора филологических наук, профессора

А. М. Камчатнова

 

 

ВВЕДЕНИЕ

 

Описание в виде PDF

1. Предлагаемый вниманию читателя «Историко-словообразовательный словарь русского языка» относится к типу словопроизводных словарей. Этот тип словаря имеет давнюю историю. Первым опытом такого рода словарей является так называемы Целларий — словарь, получивший название по имени его создателя — немецкого ученого историка и филолога Кристофа Мартина Келлера, в латинизированной форме — Христофора Целлариуса (Christophorus Cellarius). Словарь, который положил начало целому ряду словарей подобного типа, называется «Latinitatis probatae et exercitate liber memorialis, naturali ordine dispositus ut sine ulla memoriae defatigatione notitia vocabulorum non solum capi facillime, sed feliciter etiam repeti, ac conservari posit» (Merseburg, 1688) — «Памятная книга умело отобранных подлинных латинских слов, расположенных в естественном порядке, благодаря чему их список можно без утомления памяти находить снова и снова, а также и сохранять», сокращенно — «Liber memorialis», то есть «Памятная книжка»; вероятнее всего, она была названа так в память о книге Луция Ампелия (Lucius Ampelius), латинского писателя поздней Римской империи, автора книги «Liber memorialis», которая содержит собрание заметок по астрономии, географии и истории и которая была издана в Париже в 1638 году и затем много раз переиздавалась. 

«Liber memorialis» Целлария, в котором латинские слова сопровождались кратким немецким толкованием, был самым распространенным пособием для изучения латыни в гимназиях Германских княжеств. В России он был принят в качестве учебного пособия для изучения латыни в Академической гимназии в Санкт-Петербурге. В 1746 г. вышло его издание с русским дополнением: «Христофора Целлария Краткой латинской лексикон с Российским и Немецким переводом для употребления Санктпетербургской гимназии» (СПб., 1746).

Приведем в качестве примера фрагмент Целлариевых вокабул (опуская грамматические пометы и немецкий перевод). Статья с латинским корнем ас-: Aceo – Кисну; Acesco – Кислѣю, окисаю; Acōr – Кислота, кислость; Acetum – Уксус; Acetabulum – Уксусница; Ācer, -ācris – крѣпкiй, пряный, ѣдкiй, острый; Acriter – крѣпко, пряно, ѣдко, остро; Peracer – очень крѣпкiй, очень острый, преострый; Acrĭmonia – Пряность, кислость; Ăcerbus – Горькiй, жестокiй; Acerbitas – Горесть, горькость; Acerbo – Огорчаю, ожесточаю; Exacerbo – Преогорчеваю.

Из этого примера видно, что ключевым словом в названии словаря Целлария является слово memoria – память; это значит, что Целларий хотел создать определенную мнемоническую технику овладения латинским лексиконом, представляя последний в виде гнезд, объединенных общностью корня, следовательно, несущих одну общую идею. [См.: Keipert 1987, 297–317].

2. Идея привилась, и в 1765 году Франц Гёльтергоф (1711 – 1805), экстраординарный профессор немецкого языка и словесности в Императорском Московском университете, создал сначала немецкий «Целларий», затем французский «Целларий» (1769 г.) и наконец русский «Целларий» (1771 г.), явившийся первым русским этимологическим и словообразовательным словарем. Словарь был адресован прежде всего немецкому читателю. «Самым главным было “затвердить и в память гораздо углубить первообразные слова сей книги”, а затем, внимательно прочитывая “по листу”, научиться понимать “как естественным образом производные и сложные от своих первообразных выводятся”. Следовательно, благодаря словарю можно уяснить основные словообразовательные модели, чтобы легче запомнить значение русского слова. В Российском Целлариусе (далее — РЦ) было представлено 18 тыс. слов. Пожалуй, впервые под корневое слово было собрано такое большое количество производных разных степеней производности. Так, под корневым глаголом — отглагольные существительные, префиксальные глаголы и их дериваты, субстантивированные причастия и т. п., под существительным — уменьшительно-ласкательные, увеличительные сущ., относительные прилагательные. Словарь давал грамматическую информацию о слове: в нем есть указания на род при существительных, родовые окончания прилагательных, опорные формы глаголов, ремарки при уменьшительных» [Биржакова 2010, 23]. Так, в словарной статье «Доба» даны такие дериваты (грамматические пометы и немецкий перевод опускаем): здоблю, здобленный, здоба, здобный, надоба, надобный, ненадобный, надобно, ненадобно, подобаетъ, подобность, на подобïе, подобный, неподобный, преподобный, преподобiе, сподобляю, сподобляюся, сподобленiе, уподобляю, уподобляюся, уподобленiе, удобный, удобно, удобность, прiуподобляю [Российской Целлариус, 124-125, 134-135]. В то же время в словаре отдельной является статья «Добрый» (добро, доброта, добрѣю, задобряю, задобренiе, одобряю, одобренiе, предобрый, удобряю, удобренiе), хотя в слове добрый тот же корень доб-. Это значит, что выделение корня и объединение слов в одно гнездо осуществляется на интуитивной основе. Кроме того, видно, что в словаре нет даже намека на морфемный и словообразовательный анализ слова.

3. Учрежденная по образцу Academie Française в 1783 году императрицей Екатериной II Российская Академия своей первой задачей поставила создание словаря русского литературного языка. Составителям Словаря Академии российской (далее — САР) необходимо было решить шесть основных проблем: проблему словника, проблему источников, проблему орфографического оформления слов, проблему грамматической характеристики слов, проблему стилистического и семантического описания лексики. Нас сейчас интересует только одна проблема — организация словника. По образцу «Русского Целлария» было принято решение организовать расположение лексического материала гнездовым способом, или по «чину словопроизводному». «Порядокъ сей на первый случай признала Академïя къ утвержденïю языка необходимо нужнымъ; ибо чрезъ оный корень, сила, различное въ разныхъ случаяхъ употребленïе, сложность, уклоненïе или прехожденïе въ другïй смыслъ, преносительность, и иносказательность словъ и зависящихъ отъ нихъ рѣчей, въ одномъ толкуются и объясняются мѣстѣ» (САР I, X). Действительно, алфавитный способ расположения слов, при всем его практическом удобстве, представляет словарь языка как механический конгломерат слов, не связанных между собою ничем, тогда как расположение слов по «чину словопроизводному» открывало гораздо бóльшие возможности для уяснения словообразовательной семантики русского языка и его семантической системы в целом, чем по «чину азбучному».

Например, под словом ДОБА ‘время, пора, случай; такъ же возрастъ, вѣкъ’ (II, 690) приводятся такие производные, как: надобный, надобно, надобность, надобье, снадобье, подобаетъ, подоба, подобïе, подобный, подобно, подобенъ, подобникъ, подобюся и подоблюся, безподобный, безподобно, преподобïе, преподобный, преподобно, высокопреподобïе, сподобляю, сподобляюся, сподобленный, уподобляю, уподобляюся, уподобленïе, уподобленный, уподобительный, уподобительно, сдоблю, сдоба, сдобный, удобный, удобно, удобность, неудобность, удобïе, удобь, неудобь, а также выражения: преподобный отецъ, высокопреподобный отецъ (См. II, 690-697). 

Рассмотрение слова на фоне гнезда родственных слов, единицы на фоне целого принадлежит к ценнейшим достижениям САР, однако, как видно из приведенного примера, вопросы о конкретных словообразовательных отношениях, о способах словообразования, о семантической мотивации здесь не поставлены, их решение предоставлено на усмотрение читателя.

4. Осуществлению проекта словопроизводного словаря много трудов и сил отдал член Российской академии адмирал А. С. Шишков. Он стремился выработать и теоретические принципы построения такого словаря, и положить практическое начало его созданию, что является если не единственной, то главной заботой науки о языке: языкознание «вникаетъ въ происхожденіе словъ, ищетъ соединенія одного понятія съ другимъ, дабы на точныхъ и ясныхъ началахъ основать грамматическія онаго правила, и составить словопроизводный словарь, единственный, показующій языкъ во всемъ его порядкѣ и устройствѣ» [Шишков 1821, 34].

Первой проблемой словопроизводного словаря является определение границ гнезда, а также определение значения производных слов. В САР состав гнезда определялся на интуитивном уровне, а лексическая семантика слова описывалась без выделения в ней специально словообразовательного значения. А.С. Шишков был первым, кто пытался дать теоретическое решение этих вопросов и тем самым стал основоположником теоретического словообразования в России. В ряде работ Шишков так или иначе затронул такие темы, как словообразовательная структура слова, словообразовательная структура языка, средства словопроизводства, семантика приставок, словообразовательное и лексическое значения и некоторые другие.

В словообразовательной структуре слова Шишков выделяет корни, окончания и предлоги. «Корень содержитъ въ себѣ общее понятіе или значеніе, которое сообщаетъ онъ всѣмъ происходящимъ отъ него вѣтвямъ» [Шишков 1816, 2]. Корень пускает от себя ветви, под которыми Шишков разумеет произведенные от корня слова: «Подъ именемъ вѣтви разумѣется слово, произведенное отъ корня, или, что тожъ самое: слово составленное изъ корня и окончанія» [Шишков 1818, 4]. Производящее слово вместе с непосредственно от него произведенными ветвями, то есть, образно говоря, отца с его собственными детьми Шишков называет коленом. Все слова, «выросшие» из одного корня, называются деревом: «Подъ словомъ дерево разумѣемъ мы всѣ вообще вѣтви изъ одного и того же корня изшедшія, на многія колѣна раздѣляющіяся, и всѣ вмѣстѣ составляющія то, что уподобляя естественному дереву называемъ мы симъ именемъ» [Шишков 1818, 8-9]. Каждая словарная статья словопроизводного словаря должна быть, по мысли Шишкова, описанием отдельного дерева, начиная с корня и заканчивая всеми его ветвями и коленами.

В производных общее понятие, заключенное в корне, разделяется на ряд частных понятий тремя средствами словопроизводства: «1 е, помощію окончаній, 2 е, помощію предлогов, 3 е, помощію измѣненій самаго корня» [Шишков 1816, 2]. Окончаниями Шишков называет всю ту часть слова, которая следует за корнем; при этом он не отличает формообразования от собственно словообразования. «Предлоги», то есть приставки, обладают обобщенным словообразовательным значением: «Они не означаютъ вещи, но означаютъ обстоятельство многимъ вещамъ общее» [Шишков 1816, 7].

Третьим средством умножения ветвей корня Шишков назвал изменения в самом корне. Логика рассуждений Шишкова такова. Возьмем слова воспалить, пылать, пламя, поломя, и проч.; очевидно, что это однокоренные слова, так как имеют одно и то же значение, хотя в каждом из них корень имеет особый вид: пал, пыл, пл, пол. Шишков замечает, что изменяющейся частью в этих корнях является гласная «буква», следовательно, она не имеет отношения к выражаемому этим корнем значению, которое сосредотачивается в согласных звуках; иначе говоря, в данном случае действительным корнем является сочетание пл. Рассмотрев этот и ряд других примеров, Шишков приходит к общему выводу о том, что собственно корнем всегда являются лишь согласные «буквы» [см.: Шишков 1831, 86-87]. Этот вывод имел роковые последствия для всей словообразовательной практики Шишкова. Следуя своей излюбленной идее о том, что корнем слова являются только согласные «буквы», Шишков объединяет в составе одного древа такие слова, как полá, полѣно, пластъ, плáха, пóле, пóлный, плóско, плющить, плóтно, плачý, платъ, плоть, плитá, полкъ, плѣнъ, пóлозъ, плугъ, плѣшь, плáвать, плáвлю, полосá, полýшка, и тщится доказать, что во всех этих словах присутствует один корень пл- со значением ‘половина’. Останавливаться на «аргументации» Шишкова нет никакой необходимости [см. об этом: Камчатнов 2018, 201-206]. Остается лишь пожалеть, что бездна трудолюбия принесла даже не нулевой, а скорее отрицательный результат, так как не привлекла, а оттолкнула исследовательскую мысль от идеи словопроизводного словаря.

5. В 20-е годы XIX века идея создать словопроизводный словарь русского языка увлекала членов Общества любителей российской словесности при Московском университете. Члены Общества А. В. Болдырев, И. И. Давыдов и И. Ф. Калайдович начали разрабатывать принципы словопроизводного словаря, и в 1824 году Иван Калайдович опубликовал «Опыт правил для составления русского производного словаря» с приложением нескольких словарных статей на буквы А-Е.

Правила относительно состава словопроизводного словаря показывают, что И. Калайдович исповедует не органическую, как Шишков, а механическую философию языка: словарь для него не органон мысли, а конгломерат употребительных в данное время знаков. Если для Шишкова словопроизводный словарь должен быть русским тезаурусом, то есть сокровищницей всех русских слов во всем объеме пространства и времени, то Калайдович исповедует узко нормативную точку зрения на состав словаря.

При отыскании «коренных» слов следует остерегаться двух крайностей: «одни хотятъ всѣ слова произвести отъ немногихъ корней, и потому, основываясь иногда на малѣйшемъ сходствѣ буквъ, соединяютъ такія понятія, которыя ни коимъ образомъ соединены быть не могутъ. Другіе, напротивъ, смотрятъ только на значеніе словъ, не обращая вниманія на очевидное тождество звуковъ и первоначальное неметафорическое значеніе слова» [Калайдович 1824, 342-343]. Возможно, неудачные опыты Шишкова, грешившего первой крайностью, натолкнули Калайдовича на эту мысль.

Вслед за коренными словами нужно помещать производные слова, при этом «надлежитъ строго наблюдать послѣдовательный порядокъ произвожденiя словъ. Для сего вопервыхъ нужно помнить, что какъ отъ кореннаго слова происходятъ производныя, такъ и сiи въ свою очередь дѣлаются корнями для другихъ производныхъ, отъ которыхъ опять раждаются новыя производныя. Назовемъ сіи поколенія словъ степенями; и увидимъ, что производное 1 й ст. будетъ корнемъ для производныхъ 2 й ст., производное 2 й ст. будетъ корнемъ для производнаго 3 й ст. и т.д.» [Калайдович 1824, 345].

Очень важной является мысль Калайдовича о том, что слова, употребляемые в переносном смысле, нужно ставить в словаре отдельно, потому что «они часто имѣютъ совершенно особенныя производныя. Такъ напр. отъ слова cвѣтъ, въ прямомъ значеніи взятомъ, произходятъ: свѣтлый, свѣтить, свѣча и проч.; а отъ свѣтъ (міръ — люди) — cвѣтскiй, свѣтскость. Отъ земля (стихія земля) произходятъ: земляный, земляной, земленитъ; отъ земля (планета обиталище людей) земной; а отъ земля (страна, область, округъ) — земскій, безземельный. Отъ звѣрь (видъ животнаго) произходятъ: звѣриный, звѣринецъ; а отъ звѣрь (имѣющiй свойства звѣря) — звѣрскій, звѣрство и т. д.». В данном случае Калайдович предвосхищает идеи Потебни о том, что каждое новое значение есть новое слово, каждое из которых имеет особые словопорождающие возможности.

6. Следующий этап в развитии «русского Целлария» — это знаменитый «Толковый словарь живого великорусского языка» В. И. Даля. Уже не раз отмечалось богатство словника, точность толкования, красочность иллюстративного материала из пословиц и поговорок. Одной из задач, стоявших перед Далем, заключалась в том, чтобы найти правильный способ расположения слов. Из двух способов — азбучного и корнесловного — ни один не нравился Далю.

В «Напутном слове», предваряющем 1-ый том Словаря, Даль писал: «Первый способъ крайне тупъ и сухъ. Самыя близкія и сродныя реченія, при законномъ измѣненіи своемъ на второй и третьей буквѣ, разносятся далеко врозь и томятся тутъ и тамъ въ одиночествѣ; всякая живая связь речи разорвана и утрачена; слово, въ которомъ не менѣе жизни, какъ и въ самомъ человѣкѣ, терпнетъ и коснѣетъ; одни и тѣ же толкованія должны повторяться нѣсколько разъ; читать такой словарь нѣтъ силъ, на десятомъ словѣ умъ притупѣетъ и голова вскружится, потому что умъ нашъ требуетъ во всемъ какой нибудь разумной связи, постепенности и послѣдовательности» [Даль 1880, VII].

В то же время Даль хотел бы избежать «ошибочных убежденiй Шишковскихъ временъ» и признает, что «второй способъ, корнесловный, очень труденъ на дѣлѣ, потому что знаніе корней образуетъ уже по себѣ цѣлую науку и требуетъ изученія всѣхъ сродныхъ языковъ, не исключая и отжившихъ»; при том уровне развития этимологической науки, который существовал во времени Даля, справедливо звучат далее его слова: «… порядокъ корнесловный, при отысканіи словъ, предполагаетъ въ писателѣ и въ читателѣ не только равныя познанія, но и одинаковый взглядъ и убѣжденія, на счетъ отнесения слова къ тому либо другому корню. <…> Корнесловный словарь можетъ только повершить рядъ словарей вполнѣ обработаннаго розысками языка, какъ особый ученый трудъ, по заготовленнымъ запасамъ» [Даль 1880, VII]. Это значит, что создание подлинно научного корнесловного словаря должно быть предварено созданием этимологических, исторических и диалектных словарей русского языка.

Даль выбирает «семейный», или гнездовой, порядок расположения слов, чтобы легче можно было постигать «утраченный нами дух языка». Он располагает слова целыми купами, как листья на дереве, но отбирает только те, которые сохранили живую связь как с корнем, так и между собой. Он берет термины из любимой им природы: слова — это «птенцы», и он помещает в «гнездо» все «одногнездки»: «… никто, напримѣръ, не усомнится, что стоять, стойка и стояло, одного гнѣзда птенцы; <…> Разсматривая эти родственыя отношенія ближе, мы находимъ, что такая связь представляетъ въ нашемъ языкѣ особый и общій законъ, который даетъ намъ неизмѣнныя правила образованія словъ звеньями, цѣпью, гроздами, такъ же точно, какъ мы по общему правилу образуемъ отъ глагола причастія, а отъ нихъ наречія» [Даль 1880, VIII].

Даля не волнуют вопросы собственно словообразования, которое он называет «темным делом»: «Въ самой вещи, не вдаваясь ни въ розыски о корняхъ, ни въ умствованія о томъ, какая часть речи родилась прежде, а какая послѣ, мы видимъ въ языкѣ своемъ слѣдующую, не подлежащую сомнѣнію, связь и сродство словъ» [Даль 1880, VIII]. Это значит, что Словарь Даля нельзя назвать историко-словообразовательным, так как в нем нет ни истории, ни словообразования, есть только живо ощущаемая смысловая связь родственных слов. 

7. В ХХ веке попыткой создания словопроизводного словаря явился академический «Словарь современного русского литературного языка» под редакцией В. И. Чернышева; первый том вышел в свет в 1950 г. Алфавитно-гнездовой порядок размещения слов «исходит в основном из современных живых, ясных и близких связей слов, а не из широких этимологических построений и корневого принципа (чем настоящий Словарь отличается от Толкового Словаря Даля в изданиях 1863-1866 гг. и 1880-1882 гг.)» (БАС 1, VII-VIII). Однако гнездовой принцип нарушался, как и в Словаре Даля, тем, что слова с приставками выведены из гнезда и помещаются в алфавитном порядке. По этим правилам были изданы первые три тома Словаря (А — Е), после чего был произведен переход на алфавитный порядок расположения слов. Причиной этой перемены, как указано в Предисловии к 4-му тому, было то, что гнездовой принцип мешал «справочной цели издания» (БАС 4, III). Однако представляется, что это была лишь отговорка, а истинные причины были раскрыты позже одним из членов редакционной коллегии В. В. Виноградовым: «Необходимо сразу же отметить, что принципы гнездования, применявшиеся в первых трех томах нашего Словаря, были мало продуманы и иногда не вполне определенны и конструктивно объективны. Например, бедовый — бедокур — бедокурка, бедокурный, бедокурить (т. 1, стлб. 317); бесстыдство — бесстыдный, бесстыдность, бесстыдник, бесстыдничать, бесстыжий (т. 1,стлб. 433); бестолковый, бестолковость, бестолковщина, бестолочь (т. 1, стлб. 435-436); бесценный, бесценность, бесценок, за бесценок (т. 1, стлб. 440) и т. п. Во многих случаях, хотя внутригнездовые связи слов иногда живы и близко ощутимы, но принципы распределения и порядкового размещения таких слов искусственны и разнородны. В некоторых случаях оставалось неясным, с точки зрения какой языковой системы устанавливались так называемые современные “живые, ясные и близкие связи слов”. Например, “былинка, былина, былиночка, былинушка, былка, быльё (быльём поросло), былие, быль (былью поросло), быльеватый, бы́льник и быльня́к” (т. 1, стлб. 720-721)» (Виноградов 1966, 4). Из этих слов становится ясным, во-первых, то, что невозможно создать словопроизводный словарь без точных этимологических данных, и, во-вторых, то, что само понятие живых и ясных родственных связей слов не имеет под собой твердых объективных оснований.

8. Следующий этап в развитии «Русского Целлария» связан с развитием лингвистики во 2-ой пол. ХХ в. Одной из характерных лингвистических идей ХХ в. является необходимость разграничения диахронического и синхронического описания языка. Обычно эту идею связывают с именем Ф. де Соссюра, хотя о разграничении статического и динамического аспекта в описании языка впервые заговорил еще Бодуэн де Куртенэ [см.: Бодуэн де Куртенэ 1963, 1, 109-110]. Применительно к словообразованию эту идею развивал профессор Казанского университета В. А. Богородицкий (1857 – 1941), который указывал, что «необходимо рассматривать морфологический состав слова, как он чувствуется в современном языке, т. е. статически, а затем нужно исследовать морфологические элементы тех же слов также с точки зрения исторической» [Богородицкий 1939, 173]. Здесь есть различение статического и исторического способов описания, но нет их противопоставления. То же находим и у ученика Богородицкого — А. И. Афанасьева: «Оснований деления слов на образовательные элементы может быть два: 1) статико-морфологическое, определяемое чутьем наличного материала составных частей слова, исходящего из воззрения на морфологические единицы, как они выделяются в данный период развития языка in status quo и 2) динамико-морфологическое (историко-генетическое, или этимологическое, в тесном смысле слова), критерий которого заключается в прежнем состоянии языка» [Афанасьев 1885, 28]. В этих цитатах обращает на себя внимание на то, что морфологический состав слова при статическом, то есть синхронистическом описании определяется языковым чутьем!

В 20-е и последующие годы ХХ в. господствующее положение в лингвистике заняли идеи Ф. де Соссюра, который в интересующем нас вопросе занял более радикальную позицию противопоставления двух типов описания языка — синхронистического и диахронического. Первые идеи о противопоставлении двух подходов к описанию словообразования были высказаны Г. О. Винокуром еще в 40-е годы. С одной стороны, Г. О. Винокур писал: «Вопрос о том, есть в данном слове то отношение, которое характеризует производную основу в отличие от непроизводной и, следовательно, выделяются в этой основе какие-нибудь аффиксы или нет, должен и может решаться исключительно установлением отношений между значениями слов в наличной языковой традиции, и только в этом смысле может идти речь о лингвистическом сознании данной среды» [Винокур 1959, 423]. С другой стороны, он также писал и о том, что «то, что этимологическая рефлексия на слово есть нечто вполне реальное, отрицать нет никакого смысла. Однако, это ещё не основание для того, чтобы считать критерием для выделений или невыделения тех или иных морфем в основах, сознаваемость или несознаваемость этих морфем в психологии говорящих» [Винокур 1959, 423].

Из этих слов становится ясным, что по сравнению с цитированными выше словами Богородицкого и Афанасьева у Винокура соотношение синхронии и диахронии кардинально меняется. Если у первых качество субъективности относится к статическому описанию морфологического состава слова, ибо основано на чутье, которое у всех людей разное, то у Винокура, наоборот, качество чутья относится к этимологической рефлексии, которая у всех людей разная, тогда как синхронное описание, основанное на установлении отношений между значениями производящей и производной основ, наделяется качеством объективности. На этом же настаивал и ученик Винокура — Н. М. Шанский, который неоднократно подчеркивал следующую мысль: «Осуществляя последнюю операцию в процедуре деления слова на морфемы, то есть вычленяя в нем непроизводную основу, особенно важно не смешивать словообразовательный анализ с этимологической рефлексией, возникающей у всякого носителя языка и даже изучающего неродную для него языковую систему.

Словообразовательный анализ вскрывает структуру слова, его морфемный состав и место среди других слов (родственных и одноструктурных), характерные для него в данный момент, с точки зрения наличной системы словообразования. Тем самым он является научным приемом познания структуры слова на основе объективно существующих языковых фактов.

Что же касается этимологической рефлексии на слово, то она относится к области языкового чутья и является следствием возникающих на базе языковых фактов субъективных ассоциаций» [Шанский 2010, 44].

Это убеждение в 50-70-е годы разделяли многие, хотя историки языка относились к нему сдержанно и подчеркивали, как, например, О.Н. Трубачев, то, что «словообразование в своей сущности исторично» [Трубачев 1976, 154]. Тем не менее синхронистический подход стал главенствующим во второй пол. ХХ в.; усилиями целого ряда ученых — В. В. Виноградова, Н. М. Шанского, Е. А. Земской, А. Н. Тихонова, В. В. Лопатина, И. С. Улуханова и др. — был создан понятийно-терминологический аппарат синхронистического словообразований. С синхронистических позиций русское словообразование было достаточно полно описано в академической «Грамматике русского языка» (Т. I. М., 1952) и академической «Русской грамматике» (Т. I. М., 1980), а также в словообразовательных словарях русского языка, среди которых наиболее значимыми являются словари А. Н. Тихонова и И. А. Ширшова. 

9. Представляется очевидной мысль о том, что два научных труда, авторы которых стоят на одинаковых теоретических позициях, должны привести к одинаковым результатам, однако сравнение «Словообразовательного словаря русского языка» (Т. 1-2. Изд. 3-е. М., 2003) А. Н. Тихонова и «Толкового словообразовательного словаря русского языка» (М., 2004) И. А. Ширшова показывает, что это далеко не так. Прежде всего бросается в глаза различие в составе словообразовательных гнезд. Так, в Словаре Ширшова в одно гнездо входят слова: весть и безвестный, лицо и безразличный, высь и высокий, явь и выявить, голубой и голубь, град и гражданин, грань и граница, греметь, гром и громкий, даль и далекий, дать и дар, долг и должность, падать и запад, двор и дворянин, вера и доверить, дуб и дубина, дух, душный и дышать, ответ, завет, привет и завещать, печать и запечатлеть, образ и изобразить, извергнуть и свергнуть, колесо, коляска и колея, лечить, лекарство и лекарь, мереть и смерть, блюсти и наблюдать, низ и низменный, нега и нежный, нож и ножовка, свой и освоить, перст, перстень и перчатка, роза и розовый и другие. В Словаре Тихонова эти слова образуют отдельные гнезда. Это значит, что, по мнению Ширшова, эти слова еще сохранили родственную и смысловую связь, а по мнению Тихонова, этой связи уже нет. В таком случае закономерен вопрос: это словари о русском словообразовании или словари мнений авторов о русском словообразовании? Это, конечно, риторический вопрос, потому что после выхода в свет этих словарей стало ясным, что в заочном споре старых ученых Казанской школы (Богородицкий, Афанасьев) и более молодых ученых Московской школы истина оказалась на стороне «казанцев»: синхронистический подход к описанию словообразования неизбежно субъективен,  и в этом его неискоренимый недостаток; при синхронистическом подходе описывается не реальный процесс образования слов, а языковое сознание среднестатистического носителя русского языка, его мнение о словообразовательной структуре слова и его смысловых связях с другими словами. Иначе говоря, прав был А. И. Афанасьев, когда писал, что статическое описание морфологической структуры слова основывается на субъективном чутье.

Указанное противоречие было отмечено сразу по выходе в свет Словаря Тихонова. В комплементарной в целом рецензии тем не менее было сказано, что в нем слово «столяр признано корневым и поставлено в вершину отдельного, самостоятельного гнезда, как будто оно никак не связано со словом стол; слова гостинец и угощать также признаны корневыми и поставлены в вершины своих гнезд, в отрыве от гнезда гость. Даже полководец — вершина гнезда, выкаблучиваться — одиночное слово. Таких корневых слов в словаре сотни. Представленная в словаре интерпретация их объясняется, видимо, стремлением автора строго выдержать синхронный подход к материалу. Но синхронность оказалась, кажется, не просто строгой, а обостренной и бескомпромиссной»; более правильным, по мнению рецензента, был бы иной поход: «надо не разъединять то, что можно разъединить, а объединять все, что может быть объединено» (Моисеев 1989, 124-125).

И.А. Ширшов полагает, что за этим противоречием скрывается более «кардинальная проблема словообразования — соотношение синхронии и диахронии. Если в словах типа столяр, гостинец, угощать, полководец произошло семантическое выветривание и в них завершился процесс семантического опрощения, то их следует выводить из бывших гнезд. Результатом семантического опрощения будет появление в языке новых корней, а следовательно, и новых гнезд. Но проблема опрощения применительно к словам, функционирующим в современном русском языке, не изучена, типы опрощения не выявлены, и составителям гнездовых словарей приходится решать эту задачу попутно. В таком случае элемент субъективизма резко возрастает, а одни и те же факты у разных исследователей получают разную интерпретацию» (Ширшов 2004, 4-5). На наш взгляд, и указанное противоречие, и, в частности, проблема опрощения могут быть решены только в рамках исторического подхода к словообразованию, в рамках историко-словообразовательного словаря. Тем не менее Словарь Ширшова является шагом к такому типу словаря, так как в нем впервые была поставлена задача «объединять все, что может быть объединено» в рамках оригинального подхода, состоящего в том, чтобы «соединить два основных параметра слова — как оно образовано и что оно значит» (Ширшов 2004, 13). 

10. Таким образом, краткое рассмотрение истории «Русских Целлариев» приводит к выводу о том, что в русистике до сих пор нет словаря, который достоверно описывал бы исторически реальный ход образования слов русского языка. Данный словарь является попыткой решить эту задачу.

11. Первый вопрос — это вопрос о соотношении словообразования и этимологии. В сущности, этимология и есть историческое словообразование, однако в существующих этимологических словарях русского языка словообразовательной проблематике уделяется очень мало внимания; в лучшем случае приводятся небольшие списки производных данного корня без какого бы то ни было словообразовательного и исторического анализа. Поэтому можно сказать, что историческое словообразование начинается там, где кончается этимология. 

12. Второй вопрос — это вопрос о том, что считать исходной временной точкой русского словообразования? Мы исходим из общепринятого в науке положения о том, что начало русского языка — это восточнославянское наречие праславянского языка, которое образуется с началом действия двух законов — внутрислогового сингармонизма и восходящей звучности. Следовательно, исходной точкой словообразовательного процесса является праславянский архетип, то есть форма слова до начала действия этих законов и до переразложения основ: только при таком начале можно объяснить, как возникли все современные алломорфы какого-либо корня или иной морфемы. Верхней границей существования праславянского языка является последний общеславянский процесс падения редуцированных звуков, датируемый X — XI веками; это уже историческая эпоха, поэтому начальной точкой является форма древнерусского слова Х в. В том случае, если слово восходит к более далекой, индоевропейской эпохе и несет на себе следы индоевропейского происхождения (например, рефлексы индоевропейского аблаута), то признано необходимым для объяснения таких явлений обращаться к более древним эпохам.

13. Следующий вопрос — это состав словника. В решении этого вопроса можно было пойти двумя путями. Первый путь — это создание словаря типа тезауруса, то есть словаря, включающего в себя всю полноту исконной русской лексики, как литературной, так и диалектной, причем во всю историческую глубину русского языка. Однако на данном этапе для небольшого коллектива этот путь оказывается непосильным. Другой путь заключается в том, чтобы создать историко-словообразовательный словарь современного русского литературного языка. Это значит, что в его словник не входят ни диалектные, ни устаревшие слова русского языка, кроме тех случаев, когда диалектное или устаревшее слово является звеном в словообразовательной цепи, содержащей слова современного русского литературного языка. Более того, в состав словаря входят даже «виртуальные» слова, то есть слова, которые не зафиксированы словарями русского языка или памятниками письменности, но их историческое существование необходимо предполагать в качестве звена словообразовательной цепи.

Что касается слов, заимствованных русским языком из других языков, то в «Русский древослов» вошли только наиболее древние заимствования, порой еще праславянской эпохи, которые настолько обрусели, дали такое количество русских производных, что представить себе русский язык без этих слов уже невозможно; это такие слова, как: багряный, барин, буква, бурый, важный, изба, лик, мыто, хлеб и многие подобные.

14. Культурно-просветительская цель данного словаря заключается в том, чтобы противопоставить антинаучным и откровенно лженаучным теориям, которых сейчас расплодилось множество, подлинно научный, исторически достоверный анализ образования слов. Имеются в виду такие издания, как «Славяно-русский корнеслов» и выступления, как печатные, так и посредством Интернета, Чудинова, Задорнова и других лингвофриков. Научная несостоятельность, а точнее — откровенная галиматья, с которой выступают эти деятели, очевидна всякому мало-мальски образованному филологу, однако если интересующийся любитель языка не сможет найти истинного знания об образовании слов, то на место настоящего знания придет псевдонаучная околесица. Таким образом, у науки есть долг перед обществом — создание  подлинно научного исторического словообразовательного словаря русского языка. Словарь «Русский древослов» является попыткой заполнить эту лакуну. Он носит научно-популярный характер: при сохранении научного уровня знаний, достигнутого в настоящее время, само изложение материала подается в форме, доступной для читателя, не являющегося профессиональным лингвистом. «Русский древослов» обращен прежде всего к учителям-словесникам и студентам, которые готовятся стать учителями словесности, к школьникам старших классов и их родителям, а также надеемся, что он не будет обойден вниманием всех тех, кто интересуется возникновением и образованием слов русского языка. 

ОБЩИЕ СВЕДЕНИЯ О СЛОВАРЕ

1. Структура словаря. Историко-словообразовательный словарь русского языка «Русский древослов» состоит из Введения,  описания структуры словарной статьи, указателя условных сокращений языков и диалектов, указателя условных сокращений лингвистических терминов, списка использованной литературы, и трех Приложений: «Краткие сведения об истории звуков русского языка», «Общие сведения об образовании слов» и «Словарь морфем русского языка». 

2. Структура словарной статьи. Каждая словарная  статья Словаря состоит из двух отделов.

Первый отдел представляет собой схематическое изображение всего словообразовательного древа с корнем в основании в виде его древнерусских алломорфов, какими они были или могли быть в начале исторического периода существования русской письменности, т. е. в Х-XI вв., как это сделано в «Материалах для словаря древнерусского языка» И. И. Срезневского или в «Словаре древнерусского языка XI-XIV вв.». За корнем следуют ветви производных слов, то есть диахронных словообразовательных цепей; в корне дефисом отделяется доисторический суффикс, уже не выделяемый в истории русского языка, но восстанавливаемый сравнительно-историческим методом в праславянском языке; производные приводятся в современной орфографии, а в случае слов, не сохранившихся до нашего времени, — в древнерусской; при этом чтение при этом чтение схемы следует производить от корня: в правой части от корня слева направо, в левой части (если она имеется), наоборот, справа налево. Это образ древа, которое через корень, можно сказать, «питается» соками гумбольдтовского духа, воздействующего на язык и оформляющего его внешние ветви — производные словá и формы.

 

Второй отдел содержит комментарии к каждому слову первого отдела, содержание которых выражено в трех частях. 

В первой части приводятся все древнерусские и современные алломорфы корня, а на основе данных этимологических словарей приводится праславянский архетип и, при необходимости, праиндоевропейская праформа, указывается этимологическое значение корня, то есть внутренняя форма дериватов первой ступени словопроизводства; здесь же могут содержаться отсылки к параграфам Приложения 1 «Краткие сведения об истории звуков русского языка», в которых дано детальное объяснение тех фонетических процессов, которые привели к возникновению тех или иных алломорфов, участвующих в морфонологических чередованиях. Например:

«Корень, представленный в др.-рус. языке алломорфами съп- / съпл- / сып- / с-, съ-н-, а в современном русском языке алломорфами сп- / спл- / соп- / сып- / с- / со-, сон-,  восходит к и.-е. корню *su̯ep- / *sup- (Черных 2, 188). Продолжениями этого корня в и.-е. языках являются лит. sãpnas ‘сон, сновидение’, лтш. sapnis ‘сновидение’, др.-инд. svápiti, svápati ‘спит’, svápnas ‘сон, сновидение’, арм. k‘un ‘сон’, греч. ὕπνος ‘сон’, лат. sōpiō, -īre ‘усыплять’, somnus ‘сон’, др.-исл. sofa ‘спать’, svefn ‘сон’ (см. Фасмер 3, 732; 3, 716-717). Таким образом, исконное значение и.-е. корня *su̯ep- / *sup- — это обозначение физиологического состояния, при котором прекращается работа сознания. В праслав. языке *su̯ep- / *sūp- > *sъp- / *syp- = *съп- / *сып-; апофония гласного корня выражала разные степени длительности действия или состояния».

Во второй части словарной статьи каждое производное слово приводится с расчленением его на морфемы, которые разделяются косыми, на всю историческую глубину и выделением полужирным шрифтом словообразующего аффикса именно этого слова; указываются при наличии орфографические варианты слова, принадлежность к части речи; производящая основа обозначается курсивом уже без разделения на составляющие ее морфемы, а косая отделяет собственно основу слова от ее формообразующих аффиксов, при этом, если аффикс в современном русском языке не произносится и зачастую не изображается на письме (ср.: меч и ночь), он записывается буквами ъ и ь; далее указывается способ словообразования (СО), словообразовательное средство и словообразовательное значение слова, которое является способом понимания чего бы то ни было; при необходимости даются пояснения историко-фонетического характера или даются отсылка к параграфам раздела «Основные сведения о словообразовании»; все производные слова располагаются в алфавитном порядке. Например: 

«Сп/л/ю, -ишь — сп/а/ть гл. От праслав. корня *sъp-: *sъp-i-o-m > sъpl’ǫ = ст.-сл. съплѭ, др.-рус. съплю > русск. сплю  — *sъp-а-ti = др.-рус. съпати > русск. спать. СО — суффиксальный, суфф. *а со значением отвлеченно-длительного способа действия (см. §50.4); формы настоящего времени образовывались при помощи суфф. глаголов 4-го класса *i со значением конкретно-длительного способа действия (см. §50.2), причем в форме 1-го л. ед. ч. добавлялся суфф. глаголов 1-го класса *о: *sъp-i-o-m > sъpl’ǫ = ст.-сл. съплѭ, др.-рус. съплю, съпиши, съпить и пр.».

Разделение производящего суффикса, например, суффикса н/ик косой чертой означает, что сам суффикс является сложным, составленным из двух суффиксов, впоследствии испытавшим опрощение и в данном слове уже действующим как один суффикс. Косой чертой соблюдается диахронический принцип описания, полужирным шрифтом — исторический. Каждый аффикс имеет свое происхождение, которое выясняется при диахроническом подходе; о происхождении аффиксов и их значениях читатель найдет сведения в Приложении 3 «Морфемный словарь русского языка». Пояснения, касающиеся новых синхронных отношений, даются в толкующей части словарной статьи.

Из грамматических характеристик слова указывается его принадлежность к части речи. 

Имена существительные в заголовке статьи приводятся в форме И. п. ед. ч. и сопровождаются указанием формы Р. п. и грамматического рода: м., ж., ср., общ.; существительные, не имеющие формы ед. ч., подаются в форме мн. ч. с пояснением: только мн. ч.

Имена прилагательные подаются в исторически начальной форме, то есть в краткой форме м. р. с указанием окончаний ж. р. и ср. р., затем — в полной форме м. р. с указанием окончаний ж. р. и ср. р.; если прилагательное не имеет краткой формы, оно подается в полной форме; у причастий указывается залог и время.

Глаголы в заголовке статьи подаются в форме 1-го и 2-го лица ед. ч. настоящего (простого будущего) времени, чтобы указать на спряжение, и в форме инфинитива; в случае дефектной парадигмы, например, при отсутствии формы 1-го лица ед. ч. в фактическом употреблении, приводится какая-то реальная форма, например, 3-го лица ед. ч.; кроме того, есть указание на грамматическое значение переходности — непереходности, так как от этого зависят словообразовательные потенции глагола; указания на глагольный вид нет, так как эта категория вторична и сама зависит от способа глагольного действия.

У наречий, числительных и междометий указывается только их принадлежность к части речи.

Таким образом, первая часть комментариев представляет собой в целом диахронное описание производного слова. Подробное объяснение понятий и терминов русского исторического словообразования дано в Приложении «Общие сведения об образовании слов».

В третьей части комментариев содержатся основные исторические сведения о происхождении производного слова, то есть показано, чтó именно в истории стало пониматься в свете установленного словообразовательного значения; здесь приводятся:

— лексическое значение слова по первой фиксации в словарях современного русского языка, начиная с САР;

— первое употребление слова в русском языке; в одних случаях это устанавливается при помощи исторических словарей, в других при помощи электронного ресурса «Национальный корпус русского языка» (www.ruscorpora.ru), ссылки на который приводятся в квадратных скобках;

— факультативно могут быть приведены яркие примеры употребления слова во фразеологии, пословицах и поговорках.

Например:

Бед/н/е/ть — бед/н/е/ю, -ешь гл. неперех. От основы бедн/ый. СО — суффиксальный, глагольный суффикс -е- < праслав. *-ě- (ѣ) cо значением инхоативного способа действия (см. §50.12): беднеть < бѣднѣть ‘становиться все более бедным’.

«Бѣднѣ́ю, ешь, обѣдня́лъ, нѣ́лъ, нѣ́ть, бѣдня́ть. гл. нач. Бѣднымъ дѣлаюсь, въ бѣдность прихожу. Онъ былъ прежде богатъ, а нынѣ день ото дня бѣднѣетъ» (САР 1, 430).

«БѢДНѢТИ. Подвергаться опасности. Мнози цр҃кви суть въ епархияхъ в том цр҃стѣм градѣ бѣднѣюще же пастись от обетшаниа, аще ли малы суть и неукрашены» [XVI в.] (СлРЯ XI-XVII вв. 1, 88). 

В необходимых случаях приводятся указания на стилистические особенности слова, ограничение сферы его употребления, эмоциональную окраску: простореч., груб., разг., книжн., ирон. и др. I

МЕНЮ САЙТА

Пункт меню "Главная страница"

Этот пункт меню содержит, во-первых, обращение «К читателю», в котором обосновывается научная и культурная необходимость создания Историко-словообразовательного словаря русского языка, во-вторых, вводная статья «Введение» и, в-третьих, краткие сведения об авторском коллективе.

Пункт меню "Древослов" содержит следующие подпункты

1) подпункт «Древослов» — это, собственно, и есть Историко-словообразовательный словарь русского языка; «клик» по этому слову открывает Словарь; слова расположены в алфавитном порядке; справа имеется алфавитный список словообразовательных древ (гнезд), а также окошко «Искать», благодаря которому можно найти любое интересующее читателя слово по его начальной форме, при условии если оно уже помещено в Словарь;

2) подпункт «Принятые сокращения»; здесь можно получить сведения об используемых в словарных статьях сокращениях, носящих в целом общепринятый в лексикографии и лингвистической литературе характер;

3) подпункт «Использованная литература» содержит список научной литературы и словарей, которые были использованы при написании словарных статей.

Пункт меню "Словообразование" содержит следующие подпункты

1) подпункт «Словарь морфем» содержит описание русских префиксов, суффиксов и конфиксов; здесь указано, слова каких частей речи образуются при помощи данной морфемы и ее типичные словообразовательные значения; «Словарь морфем», как и основной Словарь, находится в развитии: пополняется его состав, точнее и полнее  описывается семантика морфем и их происхождение;

2) подпункт «Общие сведения» состоит из 50 параграфов и содержит основные сведения по исторической фонетике русского языка (исходная система звуков, дефонологизация количественного признака гласных, преобразование неслоговых согласных, вокализация слоговых сонорных, 1-я, 2-я, 3-я и йотовая палатализации заднеязычных согласных, монофтонгизация дифтонгов, падение редуцированных Ъ и Ь, переход е > о и др.) и основные сведения по теории словообразования (морфема и ее варианты, виды морфем по месту в структуре слова, происхождение морфем, производное и производящее слово, словообразовательное и лексическое значение слова, словообразовательные связи и семантические отношения внутри древа, членимость слова, опрóщение, переразложение, способы словообразования, словообразовательная модель, словообразовательная цепь, словообразовательное древо (гнездо), потенциальное («виртуальное») слово и др.).

Пункт меню "Статьи"

Этот пункт меню содержит статьи авторов словаря по общим и частным вопросам русского исторического словообразования.

 

Пункт меню "Инослов"

 

Этот пункт меню содержит слова, заимствованные русским языком из других языков. Цель помещения этих слов в «Историко-словообразовательный словарь русского языка» двоякая.

Слова иноязычного происхождения лишены для нас внутренней формы и являются простыми знаками вещей и понятий, то есть носитель русского языка, если он не изучал глубоко тот или иной язык, не знает, почему эта вещь называется так, а не иначе, почему данное понятие выражено при помощи именно этого, а не другого слова. Раскрыть для русскоязычного читателя внутреннюю форму заимствованного слова — первая цель «Инослова». Например, про слово аптека будет сказано, что это слово заимствовано из греческого языка, в котором было образовано от глагола ἀποτίθημι ‘откладывать в сторону, прятать’, который в свою очередь состоит из приставки ἀπό- ‘в, на’ и глагола τίθημι ‘класть’: ἀποθήκη ‘склад, хранилище’ (Дворецкий 1, 202).

Вторая цель заключается в том, чтобы преодолеть имеющие хождение в научной литературе неверные, на наш взгляд, представления о членимости и производности заимствованных слов в рамках собственно русского языка. Так, по мнению некоторых ученых, слово попадья в русском языке членится на корень поп- и уникальный суффикс (унификс) -адьj(а). На наш взгляд, исторически это неверно, потому что это слово было в готовом виде заимствовано из греческого языка: παπαδιά ‘жена священника’, поэтому в русском языке оно является непроизводным и нечленимым.

Достижение этих двух целей будет способствовать расширению лингвистического кругозора читателей.

Пункт меню "Контакты"

Этот пункт меню содержит адрес электронной почты Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра., благодаря чему возможна обратная связь с читателями: ответы на их вопросы, обмен мнениями,  прием предложений для устранения ошибок и усовершенствования Словаря.

Интерфейс сайта является интуитивно понятным и не потребует многого времени для его освоения.

А. Камчатнов